Читаем главу из книги Алены Долецкой «Не жизнь, а сказка»

Выхожу я замуж и в свои восемнадцать советуюсь с мамой, конечно.

— Иди в длинном бело-голубом из парчи, — советует мама.

— Мам, хочу в бело-розовом на пуговках, обтянутых шелком, и со шлейфом.

Чисто Гоголь: «Фи, маменька, голубое! Мне совсем не нравится...» Но все равно пошла в голубом, потому что только мама могла сорок пять минут разглаживать утюгом мои вьющиеся волосы. По вопросу одежды это был последний в жизни компромисс. Смотрю на старые фото — и никакого умиления: ну что за село? Я ещё не знаю примету, что в голубом-то как раз и нельзя. К разводу.

И девочка отправилась во взрослую самостоятельную жизнь. Завертелись хипповые 70-е — и не сшить себе светло-лимонный хлопковый «ансамбль» из короткой юбки с коротким топом — на завязке под грудью, с обнаженным животом - себя не уважать. Группа «АББА» нервно курила в коридоре. Брюки клеш, которые подметали пыльные московские улицы, были особым шиком. А уж когда мне привезли из-за границы джинсы Levi's, но не классические, а широкие расклешенные, да еще с двойной строчкой сзади по центру, — я стала главной на университетском «сачке» — и моему пижонству не было предела.

Глянцевых журналов в помине не было, зато были пластинки «оттуда» с любимыми звездами на обложке, и, конечно, было кино. А еще у тех, кто любил одеваться, были свои портнихи, Наташеньки и Олечки. Они не всегда врубались в творческий порыв, но под чутким руководством отшивали красивые, скажу я вам, вещи.

Но, когда меня укачивало в метро от учебников по языкознанию и латыни, главным развлечением было одевать, раздевать и переодевать своих визави. Дорога в университет каждый день — минут двадцать, времени полно. Этой пышногрудой платье бы чуть приталить, чтобы у тела форма появилась, и удлинить его на полтора-два сантиметра. А вот широкоплечий пиджак ей с такой грудью совсем нельзя, надо бы снять. А это пальто тухло-сиреневого цвета, который угробит любую красотку, вообще бы сжечь дотла. Ей, с такой алебастровой кожей и рыжеватыми волосами, нужен изумрудный. Кстати, волосы... И так до объявления «Следующая станция — "Университет".

В аспирантские годы я поставила спектакль в английском театре МГУ. За основу взяли бродвейский мюзикл The Lady or The Tiger. В год ввода советских войск в Афганистан, в 1979-м, мы морочили голову партийным цензорам непонятным для них английским языком. Сообщали миру, что, несмотря на деспотизм и тупость правителей, любовь победит все. Музыку к нашей постановке адаптировала рок-банда Максима Никулина.

Мы с подругой Машей Шишлиной шили костюмы для всех двадцати актеров. Восемьдесят метров серой льняной бортовки, аппликации из меха, крашенного «под горностай», - для карманов императора! - метров двадцать золотой тесьмы и килограмм разноцветного стекляруса - костюмы были вполне бродвейские. На репетиции я ходила в свободных балахонах, дополняя их платками и браслетами от запястья до локтя, — наверное, для пущей богемности процесса.

Начало 80-х навалилось новым статусом: окончен филфак, аспирантура, защищена кандидатская, меня пригласили остаться преподавателем на родной кафедре. Любимая униформа — джинсы с мужской рубашкой — увы, не соответствовала.

Но, когда мы подружились с Валерой Плотниковым, тогда первым глянцевым фотографом, стройным голубоглазым красавцем из Питера, я не удержалась и согласилась ему позировать. Он снимал наших кинозвезд для обложек главного на тот момент журнала о кино «Советский экран». А от его фото Высоцкого и Влади оторваться было невозможно. Ну как тут устоишь? На съемки я пришла в привезенных папой из Англии джинсах Pepe и белой рубашке. Застыть перед камерой я не могла, постоянно елозила на стульях и моргала, доводя его чуть ли не до истерики. Через пару дней он показал мне снимки со словами: «А ты ничего. Вполне себе звезда».

Как следует позвездить мне приспичило на семидесятилетии отца — ведь «будут все»: музыканты, актеры, писатели, журналисты. И очень хотелось быть не как все. И тогда я выпросила у своего приятеля старинный английский черный смокинг, надела его с сапогами на высоченных каблуках и — пошла. Эффект произвела ошеломительный. Все-то ждали фифу в платьице. И с этого смокинга у меня проснулась любовь к винтажным вещам, которая не проходит до сих пор.

В конце 1987 года назрела поездка в Лондон: меня там ждал жених. Дубленкой или шубой его не удивишь, и я решила в очередной раз выпендриться. Придумала и заказала портнихе пальто из черно-серого твида (Англия ведь родина слонов и твида, если кто забыл). Петли и все швы отделаны тонкой перчаточной кожей цвета горького шоколада, рукава реглан, манжеты оторочены огненно-рыжей лисой. Портниху я замучила до полусмерти, но оно того стоило. Мужу портнихи, скорняку, тоже досталось. Я умолила его выкроить мне варежки из того же лисьего меха, но мех — только сверху, а на ладошках — та же перчаточная кожа. А ещё он сплел мне кожаную веревочку, чтобы, как в детстве, эти невероятные варежки не терялись. Вместо зимней шапки — бандана из той же лисы, подбитая шерстяным крепом. Смотрю на недавние показы Prada и Moncler и понимаю, что пальто было весьма провидческим. Не помню, как отреагировал на мой прикид жених, но выходить за него замуж я раздумала.

В начале 90-х я вышла замуж за дипломата - и жизнь пошла под знаком «положение обязывает». Статус жены посла, официальные приемы, встречи с представителями крупного африканского бизнеса, с учеными и издателями заставили плавно перейти к образу леди. Собрала волосы на затылке, открыла лоб, стала носить летящие, почти прозрачные сарафаны, платья без бретелек и с открытой спиной. Как мне тогда нравился этот look!

А потом я приняла предложение о работе на крупную алмазную корпорацию «Де Бирс». Появились возможности, о которых недавно я не смела мечтать, и я предалась шопингу. Первая командировка в Лондон, и главное открытие — лондонский универмаг Harvey Nichols. За полчаса я с удовольствием угрохала свою тогдашнюю месячную зарплату на черный невесомый пуховик Donna Karan с красным подбоем, большим воротником, капюшоном и без единой пуговицы. На третьем этаже магазина лоб в лоб столкнулись с бывшей однокурсницей, которая с изумлением произнесла: «Долецкая, тебя вообще не узнать. Ты такая стала...». Эту фразу я потом буду слышать многократно — и каждый раз буду удивляться: я ведь такая же, как была.

Что там дальше?

Лет через шесть, в конце 90-х, отправилась на интервью с журналистом The Sunday Times по случаю запуска Vogue в России. Выбор «в чем идти» был непрост: белый пиджак Cacharel с широченными брюками Miu Miu или строгий темно-синий брючный костюм Zara. Остановилась на костюме. Помню оценивающий взгляд журналистки, к которой я пришла на интервью. На странице престижного лондонского издания этот темно-синий костюмчик был упомянут в первых строках с такой английской сухостью, что до меня дошло: «Уупс, похоже, Сарочка дала маху».

«Не то надела, не то взяла с собой, не то уложила в чемодан» — это меня нагонит еще не раз. Хотела поддержать русских дизайнеров и в статусе главреда Vogue заявилась на ужин владельца издательского дома в красном парчовом полупальто от Чапурина, ворот и рукава которого были отделаны длинной рафией, типа соломы. Получила брошенные в спину шепотом Oh, these Russians и десять пар поднятых бровей. Ну и что? Час эпатажа, зато сказала, что хотела.

Поначалу в показах мод меня очень озадачил такой парадокс: подиумы горели всеми цветами радуги, а первый ряд с главными всего главного был окрашен исключительно в черный цвет. Да и второй и третий ряды не отставали. Что это было — униформа? Заявка на принадлежность к касте? Скоро я просто пойму, что мода с ее кажущейся легковесностью — жестко структурированная разновидность бизнеса. В моде надо четко понимать иерархию влиятельных и молодых, состоявшихся и начинающих, статусных и неизвестных. Униформа судей - черная.

В позиции главреда мне было легко и приятно прикипеть к LBD (на модном жаргоне — little black dress / маленькое черное платье). У меня оно превращалось в маленькое розовое, маленькое белое и даже маленькое цикламеновое.
Narciso Rodriguez, Dolce & Gabbana, YSL, кажется, кроили под меня. Вышло уместно, органично и не противоречило любимому принципу Пушкина о соразмерности и сообразности.

И тут в начале нулевых незаметно, но верно, подкрался... как бы это сказать? — новый поворот в модном мире. Жирно смазанные шарниры модных империй заскрипели. На дворе финансовый кризис. Знаменитых дизайнеров увольняют, как бухгалтеров в прачечных, журналисты уже не бегают за новыми назначенцами и пишут в жанре «говорили "два пресс-релиза". На модном фронте широкомасштабную и изобретательную атаку ведет войско масс-маркета. Модники и пижоны всего мира рванули в Uniqlo, And Other Stories и прочие Zara.

Не утихомирить нас, девочек. Новые дизайнеры продолжают творить и продавать в интернете. Особо продвинутые модницы осознали, что в год сжигаются сотни тонн непроданных карточек и платьиц, юбочек и брючек и планету надо спасать от мусора и от неуемного нашего консьюмеризма. Теперь их волнует не только модный покрой и имя дизайнера, но и экологичность производства и социальная ответственность.

Скоро девичьи страсти утихнут, общая сознательность повысится. И вот представляю, как молодая невеста говорит со своей мамой лет так через пятьдесят-семьдесят:

— Ма-а-ам, может, мне пойти в светло-кремовом шелке из апельсиновой кожуры от Роберта Сунь Выня?

— Ну, детка, а почему не в жемчужного цвета от Изольды Кватимодо — из конопляных волокон?».

Алена Долецкая, «Не жизнь, а сказка». М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2018.