Максим Диденко о полетах на Марс, цензуре и «Гоголь-центре»

Илон Маск уже запускает спутники в космос, а в 2025 году планирует отправить экспедицию на Марс. Мы решили пофантазировать: что, если это станет реальностью, а такие полеты обретут популярность. В «Клетке с попугаями» зритель становится главным героем и оказывается в центре, откуда людей отправляют на Марс. Это не совсем театральный проект. Съемки «Клетки с попугаями» больше походили на кинопроцесс: изначально мы планировали снимать прямо на площади «Москва-Сити», но потом оказалось, что погодные условия и технические аспекты не позволяют этого сделать. Пришлось использовать компьютерную графику — так, наверное, сейчас производится большая часть голливудского кино. Но есть и сходство с театром — благодаря VR 360 зритель сам может решить, на что ему смотреть, а в кино за него выбирают режиссер с оператором.

Возможно, виртуальная реальность — это искусство будущего, передовая современной сферы развлечений. Это что-то среднее между искусством гейминга, кино и театром. Как известно, Алехандро Гонсалес Иньярриту показал в Каннах VR-проект «Плоть и песок», в котором зритель оказывается на позиции беженца — с ним происходили различные коллизии в виртуальном пространстве. Это мировой тренд: многие мировые корпорации уже долго ведут разработки в сфере виртуальной реальности. Пока, к сожалению, технические возможности не очень велики, потому что VR-очки дают очень слабое разрешение, поскольку картинка растягивается на 360 градусов. Получается довольно неказистое изображение. Но пять лет назад флешка на 8 Гб казалась чем-то удивительным, а сейчас уже и терабайт помещается в совсем небольшой размер. Так что в будущем нас ждут удивительные эксперименты с виртуальной реальностью. С одной стороны, это пугает, потому что такое искусство совершенно нас вынимает из реальности: мы физически присутствуем в одном месте, а наши глаза, через которые мы получаем 80 % информации, видят совсем другое. С другой стороны, уже сейчас человек, который каждый день смотрит телевизор, тоже находится в некой бытовой виртуальной реальности.

Сейчас я работаю с австрийским Университетом музыки и театра над спектаклем по сказке Ханса Кристиана Андерсена «Огниво». Главный герой — солдат, очень актуальная фигура, ведь современный мир постоянно находится на грани войны. Есть в этой сказке и темные силы — собаки, которые публично съедают короля и королеву на площади. Мне кажется, это похоже на некий страшный теракт. Сегодня во многих городах Европы, в том же Милане, постоянно видишь военные машины, солдат с автоматами — это так странно сочетается с туристами, безмятежно поедающими мороженое. Это какой-то новый мир. Новая страшная реальность, которой живет Европа. В каком-то смысле этому и посвящен мой спектакль.

Фильм Григория Александрова «Цирк» в моем детском восприятии был образом чего-то идеального, утопического прошлого моей родины. Чем-то абсолютно солнечным в моей детской памяти. Когда лет в 8 я впервые приехал в Москву, пытался отыскать образы идеального города из этого фильма — время от времени даже удавалось. Но по мере взросления это идеальное восприятие начинало размываться. Узнав больше об истории своей страны, я удивлялся тому, что такой солнечный фильм появился в людоедские времена сталинских репрессий. Более того, это был любимый фильм Сталина. Мы живем в эпоху, когда со всех сторон закручиваются гайки. Мы получаем совершенно жуткие новости из тюрем и судов, а Надежда Кадышева тем временем поет песню «Перемен». Сегодня вновь сочетается несочетаемое. Поэтому сюжет «Цирка» снова стал актуальным. Мы с драматургом Константином Федоровым развиваем утопичную идею — непримиримые противоречия человеческой цивилизации можно победить только за пределами Земли. Лишь оказавшись в совершенно другом, агрессивном по отношению к человеку пространстве, можно преодолеть разногласия между русскими и американцами, ЛГБТ-меньшинствами и правыми радикалами и так далее. В этом смысле я большой фанат деятельности Илона Маска, ведь полет на Марс — это утопия, которая, может быть, спасет нашу цивилизацию.

Когда вы смотрите спектакль по книге, возникает диалог между впечатлением от прочитанного и тем, что вы видите на сцене. В этом смысле кино — это тоже визуальный текст, от которого у вас остаются воспоминания и впечатления. Это более современный способ передачи информации, который не менее интересен, чем литературный текст. Мне было интересно работать с таким материалом — учитывать не только сюжет, но и композицию фильма, порядок кадров. Сегодня нормально разные типы текста переносить на язык театра.

Лично я, честно сказать, с подобным не сталкивался. Может быть, я просто не нахожусь на территории радикальных театральных высказываний. Хотя сейчас такое время, что уже не очень понятно, где пролегает граница, которую не надо пересекать. В 30-е годы Мейерхольд еще ставил свои спектакли. Он был очень модным: к нему на премьеры ходили все партийные деятели. Но в конце концов это ему не помогло. И партийных деятелей не спасли их высокие посты. Это тип реальности, в которой никто ни от чего не защищен. И сегодня это наша новая реальность. Может, поэтому по результатам недавнего опроса самым великим деятелем в истории стал Сталин. Это невозможно не замечать, как головной боли, например. Когда тебя кто-то треснул по голове, ты можешь сидеть, лежать, бежать, смотреть кино, писать роман или гулять с ребенком, но голова будет по-прежнему болеть.

Кирилл Серебренников — самый яркий представитель свободного театра. Он не поддается контролю, несмотря на то что его много раз пытались финансово придушить. При мне в театре не раз выключали электричество. В прошлом году уволилось много технического персонала, остались только самые преданные люди, которые работали бесплатно в течение практически всей осени. Но благодаря помощи Театра Наций, Олега Павловича Табакова и благотворительного аукциона театр выжил и выпустил множество спектаклей. Прошлый и позапрошлый сезоны театра состоялись, несмотря на то что театру вставляли палки в колеса. Сейчас никто не понимает, что будет дальше. Но ребята, которые работают в театре, настроены оптимистично. Просто им по-другому нельзя: иначе не смогут работать. То, что происходит с «Гоголь-центром» — это призыв вообще прекратить какую-либо деятельность и слиться с серым фоном. Чтобы было все ровно, тихо, спокойно, по директиве. Чтобы все сидели тихонечко и носы свои не высовывали. Я это послание ощущаю вот так. В сегодняшнем политическом пространстве какие-либо неподконтрольные движения в публичной среде невозможны. Пару недель назад прошли обыски в другом театре, где я работал, — у Виктора Петровича Панова в Архангельском молодежном театре. Виктор Петрович проводит Международный фестиваль уличных театров «Европейская весна», которому уже больше 20 лет. На него приезжают со всего мира артисты. Панов тоже независимый человек. Думаю, мало кому в современном политическом истеблишменте это нравится.

Когда мы ступили на поле демократии, человек оказался в беспомощном положении, где ему нужно решать все самому. Кто-то был более изворотлив, кто-то менее. В результате большинство членов нашего общества оказались не готовы к такому положению дел. Мы возвращаемся к состоянию, где те, кто взял бразды правления в свои руки, принимают удобные для себя решения, а пассивное большинство соглашается с ними. Никто не хочет нести ответственность за свою жизнь, за свое окружение, за свой двор, за свой дом. Приехав в родной Омск и прогулявшись по району, в котором я вырос, я был совершенно ошеломлен тем, как чудовищно он выглядит. Люди паркуются на детских площадках, дома находятся в аварийном состоянии, вокруг огромные кучи мусора. Я понимаю логику людей, которые в этих домах живут: есть какой-то ЖК, который должен всем этим заниматься, а они ни при чем, к ним это не имеет никакого отношения. Но это все-таки их двор, их дом и их помойка. Было бы правильно организоваться самостоятельно, почистить двор, вывезти мусор. Но система не предполагает, что инициатива снизу тоже возможна. В итоге ничего не работает: тем, кто сверху, это не надо, а те, кто снизу, этого не хотят. Получается хозяйственный коллапс. И выглядит это жутко.

Рецепта я не знаю, но, вероятно, он есть. В России много активных, умных людей. Когда я жил в Питере, самостоятельные люди, активисты, сделали небольшую фабрику по раздельной переработке мусора — несколько точек в городе. Мы целую неделю собирали пластик, сами его отмывали. Это маленькая локальная история, но она позволяла улучшить повседневную жизнь. Мне интересно наблюдать, как разные культуры относятся к городскому устройству. Например, в Милане есть высотки, которые построены как сад огромный. Это круто! А у нас возводят гигантские новые микрорайоны, в которых всего одна маленькая больничка и один детский сад. И ни одного дерева — в лучшем случае три маленьких кустика. Это все небольшие вещи, крошечные детали, но именно они образовывают нашу жизнь. Цивилизация, по-моему, должна не высасывать ресурсы из недр земли и бездумно выколачивать бабло, а двигаться в сторону возвращения к природе, гуманитарного устройства мира. Та же виртуальная реальность тоже может служить гуманитарным идеям.