Чем российский совриск порадовал Запад

Первая Триеннале российского современного искусства стала одним из самых освещаемых культурных событий в России за последнее время на Западе — о ней писали New York Times, Washington Post, The Art Newspaper, а среди гостей значатся кураторы нью-йоркского МоМА и сам Ханс-Ульрих Обрист. Публикаций в западной прессе было так много, что мы решили пройти по самому прямому и очевидному пути и выступить в традиционном жанре «обзор зарубежной прессы», чтобы понять и отчасти проанализировать, чем стала триеннале для многочисленных международных гостей, которые не слишком погружены в местный контекст, и как, наконец, мы выглядим «со стороны».

Другая Россия

На фоне политической повестки, порой драматической и агрессивной, триеннале оказалась спасительным культурным пространством, где можно было обсудить общий культурный опыт, возможность интеграции России в современные процессы. Обзор в авторитетном ArtNet открывается фотографией монстрации «Здесь вам не Москва». По мнению автора, политическая повестка мешает миру увидеть то, что происходит в актуальной культурной жизни России. The Art Newspaper, одно из ключевых мировых изданий об искусстве, отмечает: «Современное искусство в России остается слепым пятном для подавляющего большинства иностранцев». Особенно в США, где общий контекст новостей из России исчерпывается кибератаками, допинговыми скандалами и политическими коллизиями, триеннале представила другой образ страны. Появилось ощущение облегчения, свежести. «Получившаяся выставка, несмотря на амбициозность затеи, вызвала самые разные критические реакции, вскрывая одно простое обстоятельство — насколько сложно, а порой невозможно, "впихнуть" в один проект все то, что происходит в стране последние пять лет», — пишет The New York Times. Действительно, на триеннале возникает ощущение плавильного котла, зритель не всегда ясно понимает границы и пределы того или иного раздела, часто поток визуальной информации становится избыточным. С нашей стороны, это было отчасти сознательное решение, когда разделы, а значит, и выделенные кураторами секции, взаимопроникаемы, оплодотворяют друг друга, а отдельные действующие лица российской художественной сцены с одинаковым успехом могли бы быть представлены в разных ипостасях.

Действие и ирония

Старший куратор МоМА в Нью-Йорке Роксана Маркочи отметила, что одним из самых интересных разделов оказалось «Искусство действия». Здесь собрались те художники, которые объединяют собственно художественные стратегии с разного рода активизмом и реагируют, прямо или опосредованно, на события политической жизни России. Эти работы радикально критикуют текущее положение дел, размышляют о вязком состоянии, в котором мы все находимся после 2012 года. Это оказалось решающим и самым интересным для Запада. Родовое свойство российского искусства — это ирония и абсурд. Ведь окружающая действительность порой приобретает такие формы, что адекватной реакцией становится ироничное высказывание часто прямого действия (например «Монстрации» Артема Лоскутова), как и демонстрирует активистский раздел.

Сказочность

Некоторая сказочная составляющая работ, экзотический вид самих художников не остались без внимания коллег. Тут главные герои — Александр Баюн-Гнутов из Саратова и Анфим Ханыков из Ижевска, которые вполне сознательно выстраивают художественную стратегию вокруг образа мага и волшебника. Одна из сказочных историй связана с репортером Washington Post Эндрю Ротом. На самом последнем этапе подготовки триеннале мы с Эндрю поехали в Краснодар. Ехали не просто так, а знакомиться с удивительным художником и чисто гофмановским персонажем — Михаилом Смаглюком. Он ювелир и реставратор краснодарского художественного музея. Более того, он еще сам шьет обувь и шляпы. Рот назвал его кубанским Фаберже и сравнил с одним из персонажей Уэса Андерсона. Весь его текст в Washington Post был выстроен отчасти как детективная история — как уговорить художника приехать в Москву, показать часть своей мастерской и уехать из не самого волшебного места с полным ощущением произошедшего чуда.

Главные хиты

Однозначным хитом, по мнению западных гостей, стала работа Аслана Гайсумова «Номера». Аслан работает с темами относительно недавнего прошлого, коллективной памяти о нем. А именно — о двух чеченских кампаниях, войны в новейшей истории страны. Издание ArtNet посвятило этой работе чуть ли не полполосы. Ханс-Ульрих Обрист, приехав на триеннале, отметил для себя двух главных героев — Аслана Гайсумова и Таус Махачеву. В работе Аслана он увидел новый способ выражения коллективной памяти. В интервью одному немецкому изданию он вспоминает другую работу Аслана — «Волга». В ее основе — реальная история. Еще мальчиком Аслан пережил обе чеченские кампании, однажды, чтобы уехать из Грозного, в старую «Волгу» влезли больше 20 человек. Уже сейчас подтверждено участие Аслана в некоторых выставках, к которым приложил руку Обрист.

Искусство вопреки

The New York Times приводит комментарий Таус Махачевой: «Все сообщества, локальные арт-сцены существуют вопреки: вопреки реальности, вопреки отсутствию какой-либо поддержки. И это искусство вопреки оказывается невероятно правдивым и красивым». Эти слова действительно отражают ситуацию за пределами Москвы и Петербурга. В ходе наших путешествий по стране мы обнаружили удивительную вещь: практически тотальное отсутствие какой бы то ни было инфраструктуры. Советские союзы художников и раздача мастерских ушли в прошлое, а ничего взамен не появилось. Когда случился в России бум современного искусства в середине 2000-х, инфраструктура за ним не поспела. Поэтому, в отличие от многих стран, в России много самоорганизованных пространств и сообществ. Их создают сами художники, историки искусства — энтузиасты. У отсутствия инфраструктуры есть опасное последствие — искусства просто не видно. Поэтому, как отметил наш директор Антон Белов, триеннале — это не desktop research, а настоящее полевое исследование. Триеннале российского современного искусства сравнивают с Биеннале национального американского искусства Уитни. Причем в пользу «Гаража». В отличие от американской биеннале, которая отбирает художников из довольно крупных городов, наши кураторы искали участников в совершенно не очевидных местах, пытаясь преодолеть не только физические границы, но и известную изолированность отдельных локальных сцен от магистральных процессов. Правда, не факт, что эти магистральные процессы им вообще нужны, но это уже вопрос другого порядка, но обозначить возможность выбора – едва ли не самая важная вещь.