Наталья Белоногова: «Наш город украшен плохо»

Поймать Наталью в Москве — настоящая удача. Она никогда не сидит на месте: то путешествие в Кейптаун, то поездка в Скандинавию. Кстати, именно фотографии деревенского дома в Воссе и бескрайние пейзажи Флома вдохновили ресторатора Илью Тютенкова в последний момент пересмотреть утвержденную концепцию интерьера «Северян». Символично, что именно в этом заведении мы встретились с Натальей Белоноговой и поговорили о том, как превратить шпалы в пол, почему порой нужно приходить на каблуках на строительную площадку и почему декоративные объекты на столичных улицах — это некрасиво.

Где вы учились?

В Мухинском училище (теперь Академия Штиглица — Прим. ред.), которое как раз настроено на то, чтобы давать высшее художественное образование. Пока училась в школе, не могла определиться с будущей профессией: я хотела быть физиком, генным инженером. Но мама у меня работала главным конструктором в Доме моделей, поэтому я почти всегда находилась в окружении художников. Постоянно рисовала и лепила. Поступив на кафедру дизайна моды, сначала думала, что буду заниматься дизайном одежды. Но потом в жизни все так повернулось, что я решила заниматься интерьерами. Уже на третьем курсе мне стало понятно: какой дизайн моды, если меня волнуют только интерьеры?

Как вы оказались в ресторанной сфере?

Я довольно часто в интервью рассказываю, что хотела делать рестораны, потому что всегда любила поесть. Одно время мы делали офисы и квартиры: Yota в Москве, SAP и другие крупномасштабные проекты. Вообще наш (NB Studio) первый проект был общественный, не офисный – магазин 3.14 project. Такой андеграунд, чернушечка – все, как я люблю. И вот туда однажды пришли Аркадий Новиков и Игорь Ланцман. Потом с Игорем мы начали делать «Менделеев-бар», а с Аркадием – ресторан Chips. А с Ильей Тютенковым (ресторатор, проекты «Уголек», «Северяне», Pinch и другие. – Прим. ред.) познакомились в «Менделееве». Ему понравился интерьер бара, и он предложил сделать что-нибудь вместе. Вот так и родился «Уголек», а остальные проекты появлялись следом как снежный ком. Вскоре все стали ко мне обращаться, и я поняла, что рестораны — это моя любимая сфера работы.

Расскажите, как происходит процесс работы с клиентами — рестораторами? Вот, например, в работе с Ильей Тютенковым вас без лишней скромности называют его музой.

Да, мы полностью вдохновляем друг друга, и об этом особенно ярко говорит наш проект – ресторан «Северяне». Я поехала в путешествие по Скандинавии и даже не думала, что в итоге мои фотографии в Instagram (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) его вдохновят на то, чтобы полностью переделать утвержденную концепцию. Это и есть счастье. И Уильям Ламберти тоже много дает в энергетическом плане: он рассказывает про еду, бесконечные дегустации, вечные разговоры, как все можно было бы сделать.

Мне интересен именно сам процесс, как все это происходит: как в итоге появляются все эти концепции интерьеров Натальи Белоноговой?

Мы сидим, часами разговариваем, показываем друг другу фотографии предметов, мест и прочего, что видели когда-то. Разговор примерно такой: «Помнишь, мы видели стул и хотели, чтобы он был в нашем том проекте, но все не срасталось, а здесь же можно это сделать». Вот за такими бесконечными разговорами и рождается интерьер. Например, изначально освещение в «Северянах» должно было быть другим. Но я вдруг вспомнила про светильники, которые видела лет 5 назад на выставке в Милане, и поняла, что им здесь самое место.

Во время нашей съемки вы рассказали про необычные детали интерьера «Северян»: например, про пол из старых железнодорожных шпал из Бельгии. Это ваша четкая позиция – посмотреть на вещь под необычным углом – или же такие решения приходят стихийно?

Если честно, мне вообще не кажется, что такие вещи для кого-то выглядят необычными. Видимо, у меня какая-то другая «насмотренность». Я очень много путешествую, смотрю, вдохновляюсь современным искусством и архитектурой. Да, возможно, и деревяшку для пола такую используют не все. Для меня очень важно не только как выглядит тот или иной объект, но и взаимодействие с ним человека, тактильность. То есть эти доски из шпал дают иное ощущение, в отличие от более тонких. А если стол мы сделаем не такой толщины, а другой, тогда все будет непропорционально и странно смотреться. Люди не понимают, зачем нам такие «бархатные» стены – так это специально мы сделали, чтобы были другие тактильные ощущения. А еще они все неровные, чтобы было впечатление, что это живопись. У меня еще с учебы такое отношение к созданию интерьера, словно я пишу картину.

Пол из шпал — это, конечно, интересная история. В Pinch очень красивая стойка, как она создавалась?

К нам обратились какие-то люди и сообщили, что нашли кучу разных интересных деревяшек в Волочке и могут нам привезти. Оказалось, это дерево осталось, когда там разбирали старые дома. Получается, его срубили не зря: оно теперь будет служить очень долго, у него появилась вторая жизнь.

То есть, не только вы находите все эти интересные вещи?

Конечно, есть и другие люди. Была ситуация, когда любители свалок позвонили и сказали: «Наташа, мы нашли классные металлические штуки и не знаем, куда их девать. Тебе не надо?» Прислали фотографии, и я подумала, что обязательно надо применить их в каком-нибудь проекте. В итоге их привезли ко мне домой. Тогда я даже не знала, на что подписываюсь: их оказалось так много, что, когда занесли в квартиру, она оказалась вся в металлических столбах. Сейчас же это прекрасные стены в «Мадам Вонг». Это такое бесконечное счастье, что кто-то подумал про меня, а не просто от них избавился. Вообще я не смотрю на вещь как на кусок бревна или еще что-то. Я смотрю и думаю, как это можно переделать. Например, из светильника сделать вазу и наоборот. Я понимаю, что можно посмотреть на любой предмет с другой стороны и это будет круто, будет другая вещь. В этом есть какая-то игра.

Мне кажется, что вы сами порой удивляетесь тому, что делаете, пределу своих возможностей.

Конечно, в первую очередь удивляешься своему мозгу. Смотрю на вазу – вижу печь, смотрю на вагон – вижу пол, но в этом и есть бесконечный кайф. Мне никогда не скучно: ни жить, ни работать. Мы делали ресторан в Шамони, и я пошла гулять к реке, а возле нее камни и палки. Смотрю на них и думаю: это же отличные карнизы для штор! В итоге волокла сама эти палки с камнями в гостиницу. Прихожу и говорю, что придумала нам карнизы, а эти камни будут лежать здесь. И все посмотрели на меня и сказали, что гуляют тут каждый день и только я единственная додумалась притащить эти камни и палки. Я увидела сразу всё: цвет стен, цвет карниза, шторы – сразу сложилась вся картинка.

Помимо природы, что вас еще вдохновляет?

Архитектор Петер Цумтор: он современный, сумасшедший вообще человек, но самые красивые интерьеры у него. Еще Дэвид Чипперфилд. Музей современного искусства Tadao Ando: его крыша и само здание, которое уходит на три этажа вниз. Волшебство абсолютное!

Над какими проектами вы сейчас работаете?

В разработке есть красивая гостиница в Москве, которая будет называться MOSS. Также делаем сейчас гостиницу во Франции и еще задумали большие рестораны с архитектурой в Сочи, Кисловодске, Санкт-Петербурге. В общем, у нас 15–16 проектов ведутся параллельно, и я курирую их сама, первоначальный эскиз тоже за мной.

Сильно отличается процесс работы в России от других стран?

Да. Например, в Лондоне все очень четко: каждый человек на площадке отвечает за свое дело. Более того, там все очень вежливые и аккуратные в общении. А в России все иначе: например, строитель может подойти и сказать, что сделать именно так невозможно. Вот поэтому порой приходится становиться строгой бизнесвумен: прихожу на площадку на каблуках и даже иногда кричу. Потому что у нас иначе очень сложно людей заставить работать.

Сколько людей у вас в команде?

У меня потрясающая команда из 10 человек – они все волшебники. Мне дико повезло: за 5 лет собрать таких людей, которые мне уже как семья. Мало того, что мне разрешается делать все это, так еще и с такими людьми делать – это счастье.

Вы недавно получили премию одного мужского журнала за лучший интерьер ресторана. Для вас важны все эти награды?

Да, вообще это помогает, дает уверенность. Любое награждение – это аргумент для клиента и помогает говорить ему чуть меньше слов. Любой приз – это не возможность меньше думать, а возможность чуть меньше тратить усилий на убедительные разговоры с клиентом. Знаете, я бы вообще хотела молчать. А все премии и награды как раз повышают уровень доверия в работе с заказчиками.

Как вы относитесь к критике?

Я нормальный, живой человек и, конечно, волнуюсь, когда меня критикуют. Люблю, когда меня хвалят, и не люблю, когда меня ругают. Ругают обычно как: «Белоногова делает бетон, Белоногова снова сделала бетон, слишком много бетона у Белоноговой». Но это уже не критика, а скорее подтверждение факта – не более того.

И вы не тот человек, который будет кому-то что-то доказывать?

А я люблю бетон! У меня такая позиция: считаете, что у меня слишком темный ресторан, идите в светлый. Я же не привязываю никого. Либо вы принимаете, либо нет. Про меня говорят, что мои проекты дают ощущение, будто ты не в Москве, не на этой планете. Делать что-то необычное – это моя цель, потому что вокруг очень много обычного. Воображение должно быть взбудоражено непривычными и красивыми вещами.

Что для вас некрасиво?

Город наш украшен плохо: эти зверушки, газон с петуньями. Мне кажется, надо было дольше подумать, больше посмотреть, что делают в Европе, надо было идти на риск не понравиться большинству. На мой взгляд, за любой визуальный ряд, который транслируется через общественные пространства, нужно брать ответственность. Ведь по улицам ходят люди, дети: их визуальная картинка должна быть на порядок выше, чем книжка с раскрасками.

Что в ресторанных интерьерах вы считаете некрасивым и скучным?

Здесь я не хочу выступать в роли критика. Я фокусируюсь на позитивных вещах. Бывает, прихожу в заведение, и меня спрашивают, что здесь плохо. На это отвечаю: «Давайте лучше скажу, что здесь хорошо и сделаю пару замечаний».

Благодарим ресторан «Северяне» и магазин Leform за помощь в проведении съемки